ЛЕГЕНДЫ О ВАРГАНАХ
МЕДВЕДЬ ИГРАЮЩИЙ НА ПНЕ
Так легенда гласит, что однажды в тайгу убежал юноша Чулдун.
«Вдруг поднялся сильный ветер. Гулко зашумели вековые лиственницы. Тут Чулдун уловил в этом шуме и свисте совсем другие звуки. Взволновали они его. Позвали к себе словно из другого мира. Он поднялся и пошел навстречу ветру, к этим загадочным звукам. К удивлению своему, он увидел огромного медведя, который сидел у пня, оставшегося от сломанной лиственницы. Из верхушки пня тонкими пластинами торчала щепа, похожая на перья птицы. Медведь лапами тянул на себя эти пластины и отпускал. Те издавали дребезжащие, а порой и мелодичные звуки.
Чулдун стоял не дыша. Наигравшись вдоволь, медведь ушел в тайгу. Юноша осторожно подошел к пеньку. Долго не решался потянуть на себя упругую щепу. Ветер трепал его волосы – силился отогнать его от этого места. Он потянул одну щепу и отпустил. Странный звук полетел по ветру в сторону чащи. Чулдун стал поочередно тянуть кончики щеп и отпускать. Звуки сливались, уносились по ветру, а вслед за ними рождались новые и новые. Юноша отломал две тонких пластины, плотно соединил их и, приложив к губам, подул. Тонкий осколок щепы, который оказался между пластинами, тонко задребезжал. Чулдун подул тише. Звук получился похожим на посвист ветра в расщелине скалы. Он отрезал две пластины от пня. Третью обстрогал так тонко, что сквозь нее можно было увидеть солнце. Юноша вложил тонкую пластину между двумя более толстыми и на одном конце связал их своим волосом. Чулдун приложил к губам сделанный им инструмент и начал дуть в прорезь, где заколебалась выстроганная тонкая пластина, издавая изумительные звуки».
АМУРСКИЙ МИФ
О древности пластинчатого хомуса говорит один из амурских мифов, повествующий о времени «когда нивхи еще каменные наконечники к стрелам делали».
Тогда жил храбрый Азмун, который, увидев нужду своего народа, отправился за рыбой к духу моря Тайрнадзу. Он приплыл к жилищу Тайрнадза на спине косатки, а когда увидел, что тот спит, стал играть на кунгахкеи (нивхский вариант костяного пластинчатого хомуса). Хозяин морских глубин проснулся и, выслушав Азмуна, послал на Амур рыбу. В благодарность Азмун подарил Тайрнадзу кунгахкеи и показал, как на ней играть. «Обрадовался Тайрнадзу, в рот пластинку взял, зубами зажал, за язычок стал дергать... Загудела, зажужжала кунгахкеи то будто ветер морской, то словно прибой, то как шум деревьев, то будто птичка на заре, то как суслик свистит. Играет Тайрнадз, совсем развеселился. По дому пошел, приплясывать стал. Зашатался дом, за окном волны взбесились, водоросли морские рвутся — буря в море поднялась».
С тех пор нивхи говорят о волнении моря: «Это Морской Старик, чтобы не заснуть, на кунгахкеи играет, в подводном доме своем пляшет».
КАЙГУСЬ ОХОТНИК
Кетская сказка
Кайгусь в верховьях реки жил, с семью семьями жил он в семи чумах.
Он с женой у опушки леса на берегу жил. У него был черемуховый посох. У опушки леса он с женой чум поставил, там у берега он и жил. Он, по правде сказать, все лежал и спал. Колотушкой его будили. Когда им надо было его разбудить, кто-нибудь колотушкой его по уху ударит, и он просыпается, спрашивает:
— Что вам надо?
А они отвечают:
— Еда кончилась, мы есть хотим!
Он поднимется, спустится с опушки леса к воде и начинает играть на пымеле2. Как только он заиграет на пымеле, рыба начинает подходить к берегу. И щуки, и язи, и окуни, и нельмы, и чиры к берегу идут. Кайгусь как заиграет на пымеле, нельмы, муксуны к нему идут, к берегу подходят, слушают, а он их быстро начинает бить черемуховой палкой.
Потом он несет их семи семьям, поодаль от берега живущим людям из семи чумов, для которых он рыбачил. Потом он возвращается на опушку леса и опять спать ложится. Они эту рыбу съедят, а когда голодными станут, есть захотят, говорят:
— Сходите вниз к нашим людям, к кайгусю, разбудите его! Мы есть хотим, у нас еда кончилась. Кайгуся разбудите, колотушкой его по голове ударьте!
А он крепко спит. Они его по голове этой колотушкой ударят, и он просыпается.
— Что, — говорит, — опять еда кончилась?
Они говорят:
— Мы проголодались.
Он свой черемуховый посох берет и к краю леса идет. Как станет на пымеле играть, так гуси прилетают. Он их черемуховым посохом бьет. Вот как на пымеле кайгусь заиграет, вот как заиграет — лебеди садятся, а он их черемуховым посохом убивает3. Снова как заиграет, подражая птичьим голосам, — утки садятся. Он их тоже бьет.
Вот заиграет — гуси садятся, он их убивает, лебеди садятся — он их убивает, утки садятся — он их убивает. Потом он их подбирает, связки делает, наверх относит людям семи чумов, каждому чуму по одной связке. Потом он вниз спускается на опушку леса и ложится спать.
Некоторое время он опять спит. Пока он спит, они этих птиц съедят. Кончится их еда, они опять вниз идут, опять колотушкой его по голове бьют.
— Кайгусь, проснись, — они ему говорят, — у нас еда кончилась, мы голодные!
Они колотушкой его по голове ударяют. Они колотушку берут и по уху его ударяют. Он просыпается.
— Чего еще вам надо? — спрашивает.
А они говорят:
— Пища кончилась, мы есть хотим!
Он черемуховый посох берет, к краю леса спускается, начинает на пымеле играть. Быстро так играет! Приходят разные звери и его слушают. А он их бьет, связки делает, потом их вверх относит к чумам, каждому чуму долю дает. Сам он потом вниз спускается, у опушки леса спать опять ложится, засыпает; спит дальше.
Снизу юраки пришли4, воевать начали, стали людей убивать. А он спит. Люди, было, пытались сражаться с юраками, но те бульшую часть людей убили. Оставшиеся говорят:
— Вниз сходите, кайгуся разбудите!
Как они его колотушкой ни били — он крепко спит. Они опять пошли воевать.
— Как быть с кайгусем? Сколько они наших людей уже перебили, а он не просыпается!
Его жена заплакала, плачет и говорит:
— Кайгусь, вставай, с низовья юраки…
Она плакала, слеза упала ему в ухо. Он и проснулся.
— О чем плачешь? — он ее спрашивает. — Не плачь! Почему, — говорит, — ты плачешь?
Она молвила:
— Юраки с низовья — «люди с лиственничными чумами» их называют — наших людей убивают.
Он встал, черемуховый посох взял, туда ушел, черемуховым посохом бить их стал, воевать начал. Он бил их так, что юраки с низовья, с лиственничными чумами, как пэчки на лугу валятся, как трава на лугу валятся, как крапива на лугу валятся, как осока5 на бок они валятся.
Потом он посмотрел вокруг и в себя пришел. Оказывается, он гнилые пеньки разбивал — на бок они упали, а крепкие пни остались, крепкие пни стоять.
Тогда его люди на край леса спустились, все деревья на лиственничном мысу срубили, пять человек вниз сходили, лиственничные угли зажгли, чтобы ковать. Некоторые глину таскали, чтобы плавильную печь сделать. Сделали печь, ковать стали, железо ковать стали, панцири сделали, на долю пятерых человек сделали. Кайгусь для себя самого панцирь сделал, потом для своей жены панцирь сделал. Они надели панцири, его жена надела, он сам надел. Когда эти пять человек надели свои панцири — все как один человек стали.
— Теперь, — сказал он, — мы будем шаманить!
Они шаманили, шаманили. Его жена вдруг говорит:
— Пусть мои руки размахнутся и опустятся! Вы тоже размахните!
Опять шаманили, шаманили — они руки размахнули и в камни превратились7.
_________________________________________
1 - Кайгусем здесь именуется глава стойбища из семи семей (семь чумов), который своей игрой на варгане магически привлекал рыб, птиц, зверей, легко добывал их (с помощью черемухового посоха) и обеспечивал своих людей пищей.
2 - В опубликованном на сайте “Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика” варианте пымель был заменён на “дудку”. Тем не менее, в комментариях к сказке (№95) ясно сказано, что в оригинале упоминался именно пымыль — варган
3 - Для кетской традиции характерен запрет убивать лебедей.
4 - Здесь — с севера.
5 - Букв. «лебединая трава».
6 - Припадок безумия, эксплицирующий богатырский экстаз и предшествующий становлению шамана.
7 - Герой и его люди превращаются в камни; обычно подразумеваются каменистые гряды и кряжи, расположенные за пределами расселения кетов.
